ИГОРЬ НЕРЦЕВ
(Евгений Михайлович Шадров)

ВСЁ ПРОТЯНУТО К СЕРДЦУ НА СВЕТЕ

 
«Зуд перестроек – не напрасный зуд. Окраинами время 
не насытишь» Эта насущная тревога уже давно волновала 
сердце одного из немногих поэтов, когда его современники 
не ещё столкнулись с нею вплотную. Или такие строки: 
«В десятом ждал и счастлив был, что жду…» Это было 
написано задолго до того, как частная тема, стала сугубо
 острой для большинства. Исполнилось 75 лет со дня 
рождения поэта Евгения Шадрова, ставшего известным 
под псевдонимом Игорь Нерцев, автора единственной 
поэтической книги «Дневной свет» и двух прозаических 
«Шуркина стратегия» и «Весенний поворот вещей». 
Вторая поэтическая публикация поэта состоялась уже 
посмертно. В новую книгу под одноименным названием 
«Дневной свет» вошли имена двух его современников, 
стихи которых и до наших дней не только не утратили, 
а приобрели ещё большую силу и актуальность. Тема, 
казавшаяся личной, стала темой общественной, затронув 
все обороты реальности. 
Мне повезло в течение ряда лет, общаться на литературной
 почве с Евгением Шадровым. Он работал на Ленфильме, но 
был уже профессиональным литератором. С помощью Евгения 
Шадрова удалось впервые опубликоваться в газете 
«Литературная Россия» и преодолеть тяжёлые времена, 
полные невозможности выхода в свет. В дневной! Ибо 
стихи писались, как правило, ночью – все мы трудились 
на иных фронтах. Я же была первым, не считая издателя, 
читателем его книги. В один прекрасный день он принёс и 
положил на угол моего стола уже готовую к печати рукопись. 
Я поразилась не только его качеству, но и незаурядной 
авторской выдержке. Книга разошлась мгновенно, включив 
автора в число лучших поэтов своего времени.
                           Раиса Вдовина


Книга Игоря Нерцева "Дневной свет" с редакторской статьёй Игоря Кузьмичёва. 

Игорь Нерцев (Евгений Михайлович Шадров) родился в 1933 году. 
Свою первую и единственную поэтическую книгу — «Дневной свет»
он вынашивал долго, не торопясь отдавать ее на суд читателя.
Как вспоминают его друзья, он всегда отличался неторопливостью,
душевной основательностью и всякое дело, за которое брался,
делал добросовестно и тщательно. При этом был не робок, но деликатен,
предпочитал оставаться в тени, никак себя не афишируя. Он был скромен 
— принципиально. О том, что кинооператор «Ленфильма» Евгений Шадров
пишетстихи, знали совсем немногие. Мы познакомились с ним, когда он 
решился принести рукопись в издательство, и хорошо понимали друг друга, 
работая над его книгой. Она была опубликована в 1974 году, за несколько 
месяцев до его смерти в 1975-м... И все эти годы меня не оставляло 
чувство невосполнимой потери — так серьезно относился к литературе этот 
истинно талантливый человек! Будучи натурой богатой и цельной, 
Игорь Нерцев отличался бескомпромиссной требовательностью к себе 
и верил, что не стихотворные изыски, не минутные шумные удачи помогают 
поэту стать поэтом, а непрестанное борение с самим собой, неусыпное 
самовоспитание и дисциплина духа. Его стихи, думается, с честью выдержали 
испытание временем: сокрытые в них мысль и страсть и сегодня живы и 
убедительны. В настоящем сборнике книга «Дневной свет» воспроизводится 
полностью — в первом разделе; во втором разделе помещены стихи, большая 
часть которых читателю неизвестна. 
                          Игорь Кузьмичев 

* * * 
Телеграфный томительный зуммер, 
Предвечерний оснеженный час... 
Что гудит в проводах? Или -умер, 
Или кто-то родился сейчас? 

Или чья-то тревога большая 
Надо мной многострунно звучит? 
Иль — одна сторона вопрошает, 
А другая — молчит и молчит? 

...Декабря неуютность сквозная 
Гонит к соснам взъерошенных птах. 
Век живу, а вот так и не знаю 
До сих пор — что гудит в проводах? 

Все протянуто к сердцу на свете — 
Удивление, радость, беда... 
Что гудит в проводах просто ветер — 
Не поверю тому никогда! 

ЛЕТНИЕ ОКНА 

Зимою дом как будто кокон: 
Живем, закутанные в тень. ... 
О, откровенность летних окон 
Особенно в воскресный день, 

Особенно в воскресный вечер, 
Когда из-за города мы, 
Вливаясь в толпы, как на вече, 
Торопимся к началу тьмы. 

В глазах домов сияет лето. 
Янтарный свет. Гостинцы леса. 
Янтарный чай. Движенья рук. 
И мирность времени — до боли 
Сама, помимо нашей воли, 
Дыханье схватывает вдруг. 

СТОЛ 

В дом войти, и к столу подойти, и ладонью о край опереться, 
И вздохнуть глубоко, и — как не было складок у рта... 
Стол, связующий дол навсегда отзвеневшего детства 
С отыгравшейся в прятки судьбой,— наподобье моста. 
Он тебе не изменит. В затменье каком ни скорби ты — 
Он подхватит под локти, чтоб верил, не падал, нашел. 
Средоточие комнат, прообраз семейной орбиты 
И домашнего космоса центростремление — стол. 
Кто тебя в эту жизнь из глубин стовековых забросил, 
Словно прочную чашу под наши земные дары? 
О, хранители тайн одного из древнейших ремесел, 
Первых плотников младшие братья и ученики — столяры! 
В дом вернуться пешком, на гнедом ли из битвы процокать. 
Выйти пенным путем, где за мачты цеплялась гроза, 
— У стола замыкали мы дружеский круг, локоть в локоть, 
И, забыв обо всем, уплывали любимым в глаза. 
Как все складно стоит на столе, по-земному как близко! 
Хлеб, и соль, и вино, и плоды — и друг другу возносят хвалу. 
Круг земной, ты наивной гармонией плоского диска 
В нашем древнем уме — уж, конечно, обязан столу. 
Льется лен скатертей, и кричат петухи с полотенца, 
Уж на что деревянная — ложка, и та расцвела! 
Мать, красуясь, на стол пред гостями поставит младенца, 
А потом первый шаг в неизвестность он сделает сам — от стола. 
Труд и путь неразрывны. Дорога отнимет от дома. 
На печи — не посеешь, в пустых кладовых — не пожнешь. 
Но, исхлестана ветром, душа ожиданьем ведома: 
Уж на край-то стола — ты опустишь любую из нош. 
В дом войти, и к столу подойти, и коснуться рукою 
Этой вечной,из плотно подогнанных досок плиты, 
И предчувствием Хлеба и света, тепла и покоя 
В рукотворности крыши и стен, оживая, наполнишься ты. 

* * * 
Целый город в великом спокойствии спит. 
Целый город со звездным молчанием слит. 
Только холодом веет от каменных плит... 
Открываю окно и вбираю всей кожей 
Холодящую мглу, тишины торжество. 
Далеко на проспекте последний прохожий,— 
Лишь песчинки хрустят под ногами его. 

* * * 
Спасает бездна праведного сна 
Всех, обожженных пламенем объятий. 
Какая наступает тишина! 
Ничто не может противостоять ей. 

Вторжения невнятицы ночной 
И рдеющие всполохи востока 
Не в силах сладить с этой тишиной, 
Царящей безраздельно и глубоко. 

От пробуждений совести, ума 
В бескрайней жажде продолженья рода 
Хранит слепая наша мать-природа 
Такую ночь — властительно — сама. 

СПУСК В МЕТРО 

Вниз лестница одна струится, 
Другая востекает ввысь. 
Ты — перелистывая лица — 
Гляди, гляди, не заглядись... 

О, бесконечная витрина! 
О, эта выставка людей! 
Из мрака веющий ветрина, 
Что ты навеял, чародей? 

Как явно здесь раскрыты все мы, 
К чему за темой лезть в карман. 
Вот женщина — эскиз поэмы, 
Мужчина — плутовской роман. 

Вот, зачарован, чуток, тонок, 
На всех взирая как судья, 
Недвижно движется ребенок — 
И мне в нем виден давний я. 

Пусть в наблюдательском цейтноте 
Кончаю свой наклонный путь — 
Безостановочно в полете, 
О дух фантазии, пребудь! 

Сквозь горизонты косной суши, 
Соединяя глубь и высь, 
Ты — перелистывая души — 
Твори, твори, не растворись! 

ГОД МЕДУНАРОДНОГО ТУРИЗМА 
А. Рытову 

Бронзоликая дева, 
Мемуарная слава, 
Импозантный фасад. 
Посмотрите налево! 
Посмотрите направо! 
Обернитесь назад! 

В судный век изменений — 
Обожатели мумий, 
Вот где их торжество! 
Вот их твердь: ни сомнений, 
Ни потерь, ни раздумий, 
Ни страстей — ничего. 

Вполслезы умилиться: 
Упомянут поэтом, 
Дата, стиль — шагом марш! 
Но ведь надо родиться, 
Надо вырасти в этом, 
Это плоть, а не фарш. 

Без любви и без гнева, 
Не наследовав славы, 
Не пристывши виной,— 
Что ты смотришь налево, 
Что ты смотришь направо, 
Самозванец смешной?! 

Разве только в зените 
Страны что-нибудь значат 
Ипитают народ? 
На невидимой нити 
Пораженья и плачи — 
Повесомей красот! 

Не случайны — старуха, 
Погруженная в книжку, 
Прорицатель хмельной, 
Взгляд, встречающий сухо, 
Мальчик с булкой, вприпрыжку, 
И калека с женой. 

Бойтесь, словно гипноза, 
Песен этого гида, 
Отнимающих ум. 
Где тут — с кровью заноза? 
Где — живая обида? 
Где — сегодняшний шум? 

Неужели вся слава 
Стынет в бронзовом жесте? 
Не для этого путь! 
Не вертитесь направо! 
Задержитесь на месте! 
Да отверзнется суть! 

* * * 
Этот час, которого нет тише. 
Эта тишь, сводящая с ума! 
На граниты плеч надвинув крыши, 
Хмуро спят усталые дома. 

Сонные автобусы бок о бок, 
В зоопарке — мирный храп зверей. 
Новый день, наивен, юн и робок, 
Все еще вздыхает у дверей. 

Спит ладонь, остывшая от дела, 
Спят любовь, разлука, слава, стыд. 
...Кот в витрине винного отдела, 
Голову зажавши в лапах, спит. 

* * * 
Не бедствиями быть побороту — 
Обычностями быть побиту, 
Растерянно брести по городу 
И переваривать обиду. 

Проникнуться ночными звуками, 
Закутаться в хаос окраин — 
Тоннелями и виадуками, 
Невысказан и неприкаян. 

Прекрасными, но невозможными 
Насытиться в пути мечтами, 
Путями железнодорожными, 
Бетонными — в струну — мостами, 

Под каплями — асфальта глянцами, 
Распахнутыми в ночь дворами, 
И затянувшимися танцами, 
И электропечей кострами. 

И у моря, у предпортового 
Собачьего складского лая — 
Черты решения готового 
Найти, улыбку отгоняя. 

И, доискавшись смысла в ребусе 
И сна предчувствуя истому, 
Спешить к своей пустынной крепости 
Окутанному ночью дому 

* * * 
Светлеющих небес полутона, 
В земных потемках первые различья. 
День вылезает из берлоги сна, 
Нечесан и дурен до неприличья. 

Азарт ночных блестящих эскапад 
Сошел с экранов праздного сознанья. 
Мотаются деревья невпопад, 
И неуклюже выплывают зданья. 

Новорожденный, в поисках лица, 
Хватается за шпили и за башни, 
Пока объединяются сердца 
Привычкой, что оставил день вчерашний. 

По моде сшит, да не по росту мал, 
Пиджак забот обтягивает души. 
И звезд ослабевающий накал
Дыханье дня легко, как свечи, тушит. 

* * * 
Толчок пробуждает душу, 
Готовую стать живой, 
А дальше твой голос глуше, 
Как будто уже не твой. 

Нельзя не искать продолженья – 
Посмевшими жизнь жива. 
Но прежде начала служенья 
Тебя искушают слова. 

Нейдется. 
Неймется. 
Не спится. 
Не крот, но еще и не птица. 
Не образы, но и не лица. 
Ни взять, 
ни отдать, 
ни забыться, 
Ни вздохом провеять в груди — 
Совсем уже рядом граница, 
Когда донесется: иди! 

* * * 
Словами, то протяжными, то краткими. 
То сладкими, то горькими во рту, 
Мы схватываем жизнь с ее повадками, 
И запахи ее, и остроту. 

Шумит созвучий пестрая компания, 
Глядишь, кому — любовь, кому—отпор, 
И нет меж ними сосуществования, 
А лишь один естественный отбор. 

Сцепленья слов плывут, как наваждение, 
Но, как их связь наружно ни слаба,— 
За видимой случайностью рождения 
Встает неумолимая судьба. 

Всеобщее растет из единичности, 
И все ясней видны на том пиру 
И мир, как в капле, отраженный в личности, 
И личность, растворенная в миру! 

* * * 
Переходный период 
От любви до любви — 
Словно бездну перила 
Холодком обвели. 

Побывать у портного, 
Прикупить из одёж. 
Как покатится снова — 
Так уже не пойдешь. 

В синем небе ни тучки. 
Развевается флаг 
Самовольной отлучки 
От лирических вахт. 

Все улыбки, все лица, 
Та и та хороша... 
И, в кого бы вселиться, 
Выбирает душа. 

* * * 
Поздно ночью греюсь у огня. 
Дремлется. Мерцается. Не спится. 
Люди намотались на меня, 
Как трава болотная на спицы. 

Душу исходили ходуном, 
Сердце состраданьем обвязали. 
Я же не просил их ни о чем, 
Почему так много рассказали? 

Ложь, любовь, семья, работа, муж, 
Таинство страстей и их последствий — 
Это тьма невысказанных душ. 
Это глубь невыплаканных бедствий. 

Мир на перекрестки всех дорог 
Откровенность гроздьями обрушил. 
Может быть, затем и нужен бог, 
Чтобы молча слушал, 
слушал, 
слушал. 

* * * 
Как часто мы реальности живой 
Приписываем качества макета. 
Где наперед известны все ответы, 
И все постигнешь умной головой. 

Но только время, ветер бытия. 
Промчит в нас хоть малейший промежуток 
И мир неузнаваем, нов и жуток. 
Так кто ошибся? Может быть, и я... 

И все заколыхалось, потекло, 
И рухнули привычные подмостки, 
И оказалось бездною — стекло, 
И звездами — наклеенные блестки. 

* * * 
В лесу — как после карнавала, 
Пока зима не подмела. ... 
Трава все вяла, вяла, вяла, 
Схватила хворь—и полегла. 

Кричат вороны с черных веток, 
И холод бродит в рукаве... 
Не листопад уводит лето: 
Последний знак его — в траве. 

Она расцвечивает наши 
Воспоминания и сны 
То хороводами ромашек, 
То — колокольчиков лесных... 

Как в океан, в траву с разбега 
А без травы — какая жизнь? 
И сердце просит: снега! снега! 
Лети! 
Свети! 
Кружись! 
Ложись! 

* * * 
Пашни, как бездельницы, 
Дремлют день-деньской, 
А на небесной мельнице 
Кончился покой. 

Нивы, словно призванные, 
Стрижены под нуль, 
А мукомолы признанные 
Взяли ветхий куль. 

Озимь робкой челочкой 
Высунулась в день, 
А над мохнатой елочкой 
Уже скользнула тень. 

Шарахнул твердой крупкою 
Помощник-озорник – 
Хотя помола крупного, 
А испарилась вмиг. 

В ногах у леса черного 
Палая листва, 
Главного-то жернова 
Не тронули сперва. 

...Но вот, под утро, белая 
Посыпалась мука, 
Пошли в работу спелые, 
Литые облака. 

В сумраке предутреннем 
Люди из ворот — 
Все пути припудрены, 
Оторопь берет! 

Утром дети малые 
Глянули в стекло: 
Где же листья палые? 
Все белым-бело! 

Запетляли в ельнике 
Заячьи следы... 
С добрым утром, мельники 
Скованной воды! 

* * * 
Слепяще, радостно и дико 
Передо мною и во мне 
Горела красная гвоздика 
На льдистом северном окне. 

Она в ладонях ветки узкой 
Цвела нездешней, непростой, 
Среди снегов равнины русской 
Такой нежданной красотой... 

Неповторимы, как народы, 
Цветы. Воспламеняет их 
Прощальный блеск родной природы 
Долины, горы — в них самих, 

Единственные в целом свете... 
И вспоминаются слова: 
За семь земель уходят дети, 
Но в лицах родина — жива! 

Слепяще, радостно и дико... 

* * * 
Когда придет невнятная для прочих, 
Но для тебя — великая беда, 
Когда ничто надежды и не прочит, 
А все-таки надеешься; когда 

Осколочек, оставшийся во взоре, 
Пронзит лучом печальный твой удел,— 
Накачивай горючей смесью горя 
Моторы всех своих привычных дел! 

Житейскому сложившемуся кругу 
Отнюдь не изменяй. Наоборот: 
К семейством замороченному другу 
Заглядывай — тебя давно он ждет. 

Сходи в кино — там тоже пойман кто-то 
В серебряном пространстве полотна, 
В универмаг (азартная охота: 
Ружьишко — кошелек, а зверь — цена). 

Спасенье для души — раздвинуть стены, 
И в переносном смысле, и в прямом. 
То за окном вагонным перемена. 
То новый поворот в тебе самом — 

Просвет нежданной истины откроет 
И тихо поведет твои следы 
Под музыку высокого настроя 
Снегами затихающей беды. 

Здесь, чем умеешь, выручить кого-то – 
На редкость подходящая пора. 
Ввязаться в сверхурочную работу, 
Загнав, как тигров в клетки, вечера. 

Проваливаться в сон, смыкая вежды.. 
Но даже и подумать не греши 
На день, на час отречься от надежды 
Единственного воздуха души.